Эмигрируя в другую страну, семья обрекает себя на двуязычие. Впрочем, почему обрекает? И обрекает ли? А это уже зависит от ситуации. Например, в Израиле 1970-х, да и в начале 1990-х был популярен лозунг «рак иврит!» (только иврит), породивший впоследствии немало проблем. Об этом и о других языковых проблемах мы беседуем с лингвистами Соней Соломоник и Екатериной Саницкой-Мюллер.
«Рак иврит!»
Соня Соломоник репатриировалась в Израиль в 1974-м году из Ленинграда. В экспериментальном классе для способных детей она оказалась единственной девочкой. Все остальные – мальчики, да к тому же еще и уроженцы страны, так что овладение языком было для нее вопросом выживания. Впоследствии Соня едва ли не первая в Еврейском университете объединила изучение математики и лингвистики. Спустя еще несколько лет она исследовала в рамках американского университета проблему двуязычия в семье эмигрантов, прибывших в США из СССР и стран Латинской Америки.
- Если ребенок дома слышит одну речь, а в школе и на улице другую — это данность, которую нельзя изменить и с которой нужно считаться, — говорит мне она, комментируя события, происходившие в Израиле в разные периоды его истории.
- Иврит возрождался у нас в стране в борьбе со всеми остальными языками, когда на вооружение брался лозунг «рак иврит», — продолжает моя собеседница. — Если до образования государства местное население общалось как минимум на пяти языках, то когда началась борьба за иврит, большинство вынужденно было принять новую реальность. Все это продолжается до сих пор, но в гораздо меньшей степени. Только в 1996 году (!) министерство просвещения выпустило циркуляр, где говорилось о том, что школьники могут говорить на перемене на родном языке.
Я помню времена, когда специалисты не спешили записывать в первый класс до 20 процентов детей-репатриантов дошкольного возраста – «по причине отставания в развитии». А что стояло за этим на самом деле? В русской семье есть традиция: первые несколько лет с ребенком сидит бабушка. В пять лет он приходит в подготовительное отделение садика (ган-хова), не зная иврита. А если там, кроме него, 25 детей говорят по-русски и только трое на иврите, то воспитательницам приходится больше бегать за ребенком, чтобы с ним ничего не случилось, поскольку она не может объясниться с ним при помощи незнакомого ему языка. И если на занятии его спрашивают: что ты будешь делать, если мячик застрял в ветках дерева, то домашний, воспитанный в послушании ребенок, отвечает: пойду и спрошу бабушку. «Отставание в развитии» налицо! Сейчас подобное, конечно, встречается гораздо реже, все же ценности поменялись, алия на спаде, но я еще помню времена, когда речь шла о двадцати процентах детей-репатриантов, «не готовых к школе».
На самом деле проблема состоит в том, что когда родной язык не поддерживается, происходит нечто подобное тому, как если бы человеку ампутировали одну ногу. И возникает ситуация полуязычия, когда в полной мере нет ни того, ни другого языка, — поясняет Соня и добавляет, — а ведь все могло быть совсем иначе… В этой связи вспоминаю шестилетнего сына своего приятеля, живущего в Нью-Йорке, который с гордостью говорит о том, что кроме английского знает еще русский и испанский. Понятно, что у ребенка русская бабушка и няня мексиканка, благодаря которым он знает какие-то слова и фразы, но тут важнее другое: мальчик гордится своим многоязычием, считая это ценностью.
А теперь перенесемся в Израиль 1970-х и 1990-х годов, когда лозунг «рак иврит!» был особенно популярен. Дети шли в школу, где не приветствовалось их речь на родном языке: они начинали стесняться своих родителей, говорящих по-русски, или сохранивших заметный «русский» акцент. Не буду далеко ходить за примерами: муж моей подруги, знающий иврит получше иных уроженцев страны, в отличие от жены, от акцента так и не избавился. И когда их дочь, родившаяся в Израиле, пошла в школу, она сказала маме: «А можно сделать так, чтобы на родительские собрания лучше приходила ты, а не папа?»
И еще не могу забыть, как примерно десять лет назад в День Независимости честь зажечь факел и произнести речь выпала человеку, привезенному в Израиль двухлетним ребенком и прекрасно владеющий ивритом. И вдруг, зная о том, что он выходец из бывшего Союза, его начинают хвалить: «Как хорошо ты говоришь на иврите!» В этот момент на него было жалко смотреть. Я понимаю: хотели как лучше, но получилось, как всегда… Эти стереотипы по отношению к иноязычным в израильском обществе сидят еще очень глубоко.
- Как вы считаете — можно ли что-то изменить? Я имею в виду языковую ситуацию, и в частности – проблему с изучением русского.
- Если бы русский стал таким же предметом, как английский, французский, арабский, то, конечно бы, что-то поменялось. А сейчас ситуация такова: школьники выбирают русский только для облегчения сдачи экзаменов на своем родном языке. В Канаде, например, существуют двуязычные школы, и никому это не мешает. Но если такая школа появится в Израиле, ее тут же посчитают секториальной, политизированной, какой угодно. Если школа с русским языком – значит, «русское гетто», с арабским – «борьба за мир»… И при этом неизменный вопрос: а зачем это вообще нужно? Мне кажется, общественная дискуссия по поводу дискриминации языков в Израиле могла бы принести пользу.
Когда создавалось государство, Бен-Гурион назначил комиссию по образованию, и она рекомендовала вести в арабских школах занятия преимущественно на арабском, при том, что вторым основным языком будет иврит, и по тому же принципу построить обучение в еврейских школах, где арабский будет в качестве второго основного языка.. Идея была хорошая, но ничего из этого не вышло. На очень хорошем уровне арабский знают только специалисты по Ближнему Востоку.
В 1950-е годы Израиль принимал репатриантов из стран Магриба. Их родной язык – арабский или разновидность арабского — здесь не приветствовался, и у детей возникли те же трудности в обучении, о которых я говорила выше: их объявили отстающими в развитии, а в результате довольно большая группа населения стала считаться второклассным обществом. Одной из главной причин этого был язык. А ведь все могло с самого начала пойти совсем иначе…
В 1970-х, когда началась алия из СССР, в Израиле, как и в конце 1940-х, была назначена комиссия, рекомендовавшая обеспечить поддержку русскому языку, но результат был ровно тот же. И вот представьте себе ситуацию: ребенок-репатриант идет в школу, сидит на уроке и ничего не понимает. Если это продолжается достаточно долго, он начинает испытывать стресс, который проявляется в разных формах. Как реагируют на это местные педагоги? «Вы, русские, агрессивные, сбиваетесь в кучу вместо того, чтобы подружиться с израильскими сверстниками!» Они бы и рады подружиться, но как это сделать, не владея языком? Вы помните все эти ярлыки, которые вешали на «русских»? Никогда не забуду, как в день, когда Щаранский объявил о создании «русской» партии, израильские СМИ отреагировали на это события тремя репортажами – о русской мафии, русских мошенниках и русских проститутках. И все они вышли одновременно! Я понимаю, что отчасти это объяснялось тогда подсознательным страхом перед незнакомой культурой, традициями, языком новоприбывших, но никто не хотел в этом признаться. Помню, однажды мы выполняли одну работу с уроженкой страны, которую звали Ница, так она честно сказала мне: «Ты такая чудесная, но откуда я знаю, что ты не пишешь на каждой странице по-русски «Ница – тупица»? – при этих словах Соня смеется и продолжает уже серьезно, — Родной язык не зря называется еще «материнским». На нем произносятся первые слова. И правильнее всего с точки зрения лингвистики изучать второй язык на основе первого, не отменяя его и не выстраивая с ним конфликт. Чтобы слово «стол» постепенно начинало ассоциироваться со словами «шульхан» (иврит), «тэйбл» (английский) или «табле» (французский). Изучение языка не должно определяться идеологическими соображениями. Предположим, в начале, когда перед Израилем стояла цель возродить иврит в еврейском государстве, это еще как-то можно было объяснить. Но теперь, когда на нем и так говорит большинство граждан, уже нет никакой необходимости дискриминировать другие языки.
- Как можно изменить ситуацию в рамках нашей «русской» общины?
- Прежде всего, не дать сбить родителей с толку, когда их начинают уверять, будто бы из-за их усилий по сохранению «русского» их ребенок окончательно запутывается и хуже усваивает иврит. Это неправда. Наоборот, все исследования показывают, что при поддержке двуязычия с детства, у ребенка развивается гибкость мышления и способность автоматически переходить от одной системы «кодов» к другой. В результате им легче даются точные науки, они ко всему подходят более творчески. Есть и другие исследования, утверждающие, что у пожилых людей, владеющих несколькими языками, дольше сохраняется ясность рассудка.
По поводу детей добавлю еще и другое: если их вынуждают отказаться от родного языка ради другого, возникает некий разрыв. По сути ребенок должен снова пытаться понять то, что он уже усвоил на родном языке. Образуется «дырка», которая замедляет процесс его развития. Обучение другому языку не должно осуществляться за счет родного. Они могут и должны развиваться одновременно. Говорю вам это, как лингвист, который знаком с многочисленными исследованиями, проводящимися в мире на тему многоязычия.
Поближе к корням
- Во многих «русских» семьях пытаются сохранить русский язык. Очень хорошо помню, как один из моих знакомых, репатриировавшийся в 1970-х, под страхом наказания требовал, чтобы дети говорили в доме только по-русски. Сам он при этом свободно, как и они, владел ивритом…
- Да, многие «русские» родители к этому стремятся, — соглашается Соня. – Но часто делают это неупорядоченно. Вплоть до того, что вешают дома доску и пытают вести уроки «русского» своими силами после того, как дети возвращаются из обычной школы.
…23-летний сын Сони, родившийся в Израиле, владеет русским так же хорошо, как и ивритом. Супруги говорят дома по-русски, но, как отмечает Соня, иногда возникают конкретные ситуации, когда даже ей легче что-то объяснить на иврите.
- В такие моменты и мысли приходят на иврите, что, в общем-то совершенно нормально. Двуязычие невозможно отменить, его надо только поддерживать и развивать, — снова повторяет она, завершая нашу беседу. А мне остается только добавить, что в свое время Соня Соломоник написала брошюру на тему многоязычия в помощь «русским» семьям.
Язык – как способ существования
Екатерина Саницкая-Мюллер, как и Соня, приехала в Израиль еще школьницей, только уже в 1990-е. Уроженка Львова отслужила в армии, стала обладательницей двух ученых степеней и специалистом в области изучения языков, а в настоящее время работает над докторской по теме многоязычия. К Кате приводят маленьких детей и обращаются за помощью взрослые, испытывающие языковые проблемы. Она объясняет мне, как научиться автоматически переключать «кнопку», переходя с одного языка на другой и приводит интересные случаи из своей практики.
- Раньше считалось, что многоязычие создает помехи, запутывая человека, — говорит Катя. – Сегодня мы знаем, что это совсем не так. Просто важнго подобрать правильный ключ к решению проблемы: в равной степени владеть всеми спектрами языка — читать, писать, понимать чужую речь, говорить и думать. Иначе язык превратится всего лишь в один из предметов, который когда-то изучался. Останется на чисто функциональном уровне.
«Русским» родителям, которые опасаются, что двуязычие запутает ребенка, хочу дать совет: нужно говорить с ним на правильном родном языке, а не на смеси иврита и русского, учить его читать, писать и обсуждать увиденное или прочитанное. Оба языка должны развиваться гармонично. Сравнивая многоязычных детей с их сверстниками, хорошо владеющими только одним языком, я не раз убеждалась в том, насколько успешнее многоязычные ребята продвигаются в изучении разных предметов и решении абстрактных задач. Их средняя оценка обычно выше. Многозычие действительно очень полезно и обогащает человека во всех смыслах.
Пытаясь понять, почему у некоторых детей «русский» язык остается чисто функциональным, я выяснила, что родители неправильно подходят к проблеме сохранения родного языка и изучения иврита. На самом деле язык может остаться функциональным еще в детстве, если двуязычные родители говорят с ребенком по-русски, он отвечает им на иврите, и они принимают это как должное.
Вот, например, как обстоит дело в моей семье. Нашему ребенку три года и он с детства слышит два языка: я говорю с ним по-русски, муж – на иврите. Мы решили отдать его в садик, где дети занимаются на «русском» и иврите, и теперь он при необходимости автоматически переключается с одного языка на другой. В том же садике есть мальчик, чьи родители – уроженцы страны. Он освоил русский за три месяца и тоже совершенно без напряжения переходит на него с иврита. Это значит, что оба языка в равной степени стали для него средством общения и пособом существования.
- Что бы вы посоветовали другим родителям?
- Учить ребенка читать и писать, смотреть с ним мультфильмы на русском и обсуждать увиденное и прочитанное на том же языке. Таким образом у ребенка сохраняется не только его родной язык, но и ментальность, и культурные традиции.
- Но если учесть, что дети вырастут, пойдут в армию, потом в университет, где им придется общаться исключительно на иврите… Родной язык может вполне ведь и подзабыться?
- Да, такое может случиться. Языку постоянно требуется поддержка – причем, на том уровне, на котором в данный момент находится человек. Иначе он превратится в функциональный, а думать и общаться человек будет на том языке, на котором в основном проходит его жизнь. Конечно, при необходимости нужные слова всплывут, но не так быстро, и лишь на том уровне знаний, которые соответствуют периоду изучения языка.
- Мне нередко приходилось слышать такие фразы: «Я совершенно неспособен к языкам». Или: «Он хватает язык буквально на лету, а ведь мы начали учить его одновременно». Как вы это объясните?
- Люди, которые «ловят» язык на лету, обладают особым слухом. Они воспринимают язык как музыку: свободно выстраивают нужные фразы и не всегда могут объяснить это с точки зрения правил. Но тут не менее важно и другое: мотивация к изучению языка. В Израиле мне приходилось общаться со старшеклассниками, которые вместо иврита говорили на странной смеси языков. Они заявляли, что не любят эту страну и рано или поздно отсюда уедут. Их вполне устраивал низкий уровень иврита, поскольку у них не было никакой мотивации его изучать. Исследования показывают так же, что когда человека вынуждают изучать другой язык за счет его родного, у него подсознательно вырабатывается негативная реакция к процессу обучения: он не готов забыть о том, кто он и откуда прибыл в новую страну. И вся мотивация сводится к одной фразе: «Я не люблю этот язык и мне не хочется его изучать, и я делаю это лишь в силу необходимости». Не случайно выученное довольно быстро забывается.
Проблемы с языком могут возникнуть и у людей, испытывающих специфические проблемы в процессе обучения (Learning Disabilities): в таких случаях лучше остановиться на одном языке. Однажды мне пришлось иметь дело со студентами, прожившими несколько лет в США, которые так и не смогли овладеть английским и вернулись в Израиль. Их проблема состояла как раз в этом.
В 1970-е годы проводились интересные исследования области многоязычия, которые обнаружили, что у человека, органично владеющего двумя языками, происходит автоматический трансфер знаний из одной кодовой системы в другую, то есть он накладывает изучение второго языка на базу своего родного. Понятно, что чем лучше он владеет первым, тем эффективнее идет настройка второго, — говорит Катя и добавляет, — То есть необходимо полное вхождение в другой язык на подсознательном уровне: мы должны не только читать, писать или говорить на нем, но и мыслить
Комментариев нет:
Отправить комментарий